Возможности человека огромны, кто ж спорит, но частенько в моей жизни даёшь слабину, чё греха таить, и вот в эти самые моменты вынужден обращать свой взор на жизнь и деяния предков, вспоминать ушедших от нас героев и т.д.И эти незабываемые примеры поддерживают, не дают упасть ниже плинтуса, заставляют ставить перед собой новые цели и выбирать правильный путь.Уже давно, на сайте Подольского Центра наткнулся на краткое жизнеописание Ивана Рультетегина, и вот сейчас решил его перепостить, а то дошло до того что стали обсуждать на сайте немцев-осведомителей.Так вот, что я хотел бы вас камрады попросить, если у кого-то есть в заначке подобные истории-выкладывайте, пусть это будут своеобразные мотиваторы и ориентиры для нашего выживальщицкого сообщества.
«Однажды мальчик-чукча Иван Рультетегин поехал с отцом в гости в соседний табун. Взрослые пили чай, а ребятишки прыгали посреди юрты. Играя, дочка хозяина зачерпнула блюдцем золы… Это только кажется, что костер в юрте остыл, только сверху костер покрывается синим пеплом… Женщины языком выбирали золу из глаз и спрашивали: “Ты видишь?” Он и теперь помнит, как спрашивали. Ему было шесть лет. Он не мог тогда понимать всей беды.
“Твоими глазами должны стать уши, и голова, и ноги, и руки”, – говорил отец. Отец брал сына во все поездки по тундре, рассказывал: это ручей, это олений след, это утки свистят крыльями; трава под снегом ложится в сторону, где прячется солнце; запели птицы – значит, день наступает; солнце греть перестало, утих ветер – ночь пришла в тундру. “Запоминай, тогда будешь жить”.
И он научился издалека “слышать” табун по запаху дыма, ловил в табуне ездовых оленей. Он мог заколоть оленя, снять шкуру. Научился шить торбаса, делать крепкие нарты, мог выбрать дерево и выдолбить лодку, научился по ветру править упряжкой собак. Отцовские глаза были рядом. Всегда спросишь: это как? это что? Но отец не прожил долго. Попал в метель, четыре дня под снегом лежал, простудился…
Отца заменил хороший друг Сергей Ивтагин. Вдвоем уходили охотиться на медведя, стерегли в засадах горных баранов, стреляли диких оленей. Часто зверя первым слышал Иван. Сергей стрелял. Высокий и сильный, Иван нес тушу домой.
“Не знаю, сколько километров нес, – кто мерил тундру! Два дня шли. Три дня”.
Иван и сам стрелял по птичьему табуну, по свисту крыльев целился. Добычу приносила собака. По крику, по шороху крыльев он мог сказать: летит сорока или ворона, лебеди, гусиная стая. Он помнил все речки около стойбищ, знал, в какую когда заходит красная рыба. Он искуснее всех вязал сети и не отставал на рыбалке. Рядом были глаза хорошего друга. Но друг женился, уехал на Анадырь. “Тогда сильно-сильно была тоска. Я думал: надо к “верхним людям» идти…”
Однажды он взял карабин и пошел в тундру, чтобы уже не вернуться. Шел долго. Не надо было помнить дорогу – последний раз шел. Иногда становился – не отдыхать, он тогда совсем не уставал – становился и слушал. Евражка зашуршал по траве, дикий олень лежал, теперь человека увидел, вскочил… Легко проминались кочки под торбасами, и даже через ивняк, хлеставший по лицу, было идти хорошо. Он повстречал речку и узнал ее по шуму воды. Они с отцом на этой речке ставили сети. Перешел речку, присел и услышал вдруг: кто-то легкий вслед за ним перебежал воду… Собака! Трется о ногу. Он сел и просидел ночь, еще день и ночь. Собака лежала рядом. Он гладил ее, и собака лизала руку. Он сказал: “Тума, друг…” Поднялся, перешел речку и пошел назад в табун. Он помнил, как надо идти от речки к стойбищу, да и собака бежала чуть впереди… В табуне он сказал: “Ходил слушать тундру”.
И жизнь пошла опять своим чередом. Он мог один остаться в табуне и “пасти пять дней, и ни один олешка не пропадал”. Теперь у него был хороший помощник. Он сделал длинный поводок, повесил на шею собаки бубенчик и мог ходить уже далеко за дровами, за ягодами. Собака принесла щенят, он выбрал самого крепкого и смышленого, стал его обучать и тоже назвал Тума – Друг. Не расставались они восемнадцать лет. Иван Рультетегин женился. Пошли дети: один, второй… Едоков полная юрта: “Много всяких работа надо было работай. Собака всегда помогал.”
Тума знала все тропы, по каким хозяин ходил за дровами, за рыбой. Он мог подняться и пойти ночью. Чаще всего за дровами они уходили ночью. Звенел колокольчик, тянулся длинный кожаный повод. Они всегда аккуратно возвращались домой.
В беспутицу, когда и олень не идет и собаки не побегут, Иван Рультетегин брался пешком перенести срочные грузы в поселок с базы на берегу океана. Он выходил утром и к полуночи с двумя “чаёвками” на пути возвращался в поселок, бросал с плеч ношу. От поселка до базы – семьдесят пять километров. Я посчитал: он проходил восемь километров за час. “Однако, без собаки не мог”.
Одно время он служил в “красной яранге”, был погонщиком собачьей упряжки. Ездили по табунам, возили кино и газеты. Во время пурги только на него и надеялись. Он откидывал верх у кухлянки, слушал, разрывал снег, трогал рукою траву и говорил: так надо ехать. “Однако, сильно собака Тума мне помогал”.
Восемнадцать лет прожила собака. И пришла старость, стала ошибаться собака. Он понял: Тума слепнет. “Опять была много тоска”. Собака совсем ослепла и не могла отыскать даже выход из юрты. Он не пристрелил Туму, как всегда делал, если собака в упряжке не могла уже бегать. Он мелко рубил ей мясо и сам выводил из юрты… Два года назад он схоронил Туму, как человека, за поселком у сопки. “Такой собака больше никогда нету”.
Короткую историю жизни я рассказал со слов старшего сына Рультетегина, Тергувье Павла, со слов табунщиков и соседей, которые теперь знают Ивана Пиновича, со слов самого Рультетегина. Я зашел в дом к нему вечером, на другой день после путешествия по реке. Рультетегин с табунами уже не кочует. Летом уходит из поселка вверх по реке к месту Вай-Ваям – к “сенному месту на реке”, – ловит рыбу, готовит на зиму юколу. Осень и зиму столярничает в совхозе, вечерами – “детей-то много, кормить просят” – он шьет торбаса, делает табунщикам арканы-чауты. делает трубки и коробочки под табак…
В доме было сильно натоплено. Рультетегин сидел на полу, на сухой потертой оленьей шкуре, и пилил ножовкой бронзовый винт от старого парохода. Кто-то принес находку, зная, что Рультетегин “найдет дело каждой железке”.
– Однако, хороший блесна будет. Себе немношко делай, в табун немношко. Мясо приносят, надо людям что-нибудь хорошо делай. – Он говорит и продолжает пилить большой винт на пластины. Опилки тоже для чего-то сгребает в тряпочку. Неожиданно тухнет свет, но пилка продолжает работать.
Две совсем голые маленькие девчурки бегают по избе, визжат, заворачивают в шкуру толстого, как медвежонок, щенка. В углу лежит, наблюдает за этой возней большая собака.
– У вас сколько же ребятишек?
– Однако, семь… Слушай, у тебя пленка имеешь? Ну как сказать… совсем лишний имеешь? Дай Павлу немношко. Пусть учится. Я купил Павлу совсем маленький этот машина, который фотография делай…
Варится в котле на печке оленина. Молчаливая жена хозяина мнет в деревянной чашке ягоды шикши и голубицы, кладет туда рыбу и желтого цвета коренья. Визжат, бегают по избе две чумазые черноволосые девчушки. Схватили у отца из-под рук щепотку опилок, сыплют на щенка сверху и хохочут от удовольствия. А отец пилит бронзовый корабельный винт.
Руки большие, мускулистые, в ссадинах. Он время от времени быстро проводит пальцами по тому месту, где пилит. Сосредоточенное, напряженное лицо невидящего человека, когда говорит, чуть наклоняет голову в сторону.
– Руки устал немношко. Надо менять работа.
Из кожаного мешка мастер достает тонкую оленью жилку, подносит к лицу, с помощью языка ловко вдевает жилку в иглу. Красноватого цвета шкурка на глазах у меня превращается в детский не то чулок, не то сапожок…
Я не видел, как Рультетегин танцует. 06 этом много рассказывали. Никто из молодых не может танцевать так долго и так умело, как Рультетегин. Танцует под бубен около юрты и под музыку на маленькой, с пятачок, сцене сельского клуба. И борец он первый на всю камчатскую тундру. На праздниках никто не может положить его на лопатки…
Утром я видел, как Рультетегин шёл из поселка. Прямой, росту необычайного, просто я не видел таких высоких людей. Красного цвета кухлянка с черным собачьего меха воротником. Высокая палка в правой руке, ножик на поясе. Через плечо перекинут тонкий кожаный поводок. Поводок тянет вперед молодая собака.
Мы наблюдаем идущего с молодым парнем, радистом.
– Знаете, он рукой попробует и скажет: лисий след или собачий, свежий или вчерашний… Удивительный человек!
Через открытую дверь слышно: отчаянно пищит морзянка, но радист не спешит в домишко, заставленный черными ящиками. Мы глядим, как по сопке наискосок движется великан в красной кухлянке.
– Пошел по делам в тундру…
И два слова еще. Мы, ничем не обделенные на пиру жизни, частенько хнычем, жалуемся. И в это же время, вот сейчас, живет Человек в тундре, Иван Пинович Рультетегин."

Василий Песков, из книги «Край света», «Молодая гвардия», 1967 г.

Взято отсель Your text to link...

ПЫСЫ-Камрады, чуть не забыл, если у кого-то есть инфа об улучшении ночного зрения, то поделитесь если не сложно, ну а если опытом поделитесь, то вообще респект и уважуха от всех я думаю, а то предстоит ориентирование ночное на ММБ-мож кто чего и присоветует