10 июля 2011г. На небе ни единого облачка. Солнце палит так, что из дома выйти – все равно, что в духовку залезть. От раскалённого асфальта жар, как от гриля, а многоэтажки, впитав всей своей поверхностью солнечные лучи, подогревают скользящий мимо них лёгкий ветерок, сводя на нет все его живительные свойства. Нет уж, дома лучше. Жалюзи опущены, в квартире приятный полумрак и сплит-система мягко выдувает прохладу. По телику промокший и замёрзший, как цуцик, Бэр Гриллс жрёт сырую рыбу и пытается устроиться на ночлег в холодных и безлюдных шотландских горах. На журнальном столике прохладное пивко, а из кухни пахнет чем-то вкусным…

К вечеру жара немного спадает. Мы с женой решаем выйти прогуляться по набережной: там не так жарко и от реки тянет прохладой. В летних кафешках, разбросанных по всей набережной, дико долбит тупое музло. Почему-то в этих забегаловках думают, что если вхерачить «дынц-дынц-дынц» на полный газ, то это немедленно соберёт под их крышу толпу народа. По какой-то причине у них не хватает ума понять, что та публика, на которую рассчитано это «дынц-дынц-дынц», тарится пивом в ларьке за углом, где оно почти вдвое дешевле. А люди средних лет, которым на цены в их кафе насрать, больше настроены посидеть и поговорить.
Заходим в одну из кафешек. Народу – ни души. Чувство такое, что засунул башку в двухсотваттную колонку
Я – жене:
— ТЫ ЧТО БУДЕШЬ ПИТЬ?
— А?
— ПИТЬ ЧТО БУДЕШЬ?
— Я ЕСТЬ НЕ ХОЧУ! Я БЫ ЧЕГО-НИБУДЬ ВЫПИЛА!
— ЧТО ИМЕННО?
— ДА!
Тяну её за руку к выходу. Метров через тридцать звуковое давление начинает ослабевать, но тут мы входим в зону действия колонок следующего кафе…
— Всё, у меня сейчас голова лопнет. Пойдём отсюда.

Спускаемся ниже, к самой воде. Здесь, у маленькой пристани, пришвартован прогулочный кораблик. Поднимаемся на пристань. Пожилой приветливый мужик в форме (капитан, рулевой и билетёр «в одном флаконе») продаёт билеты. На верхней палубе негромко мурлычет приятная музычка. Сто рублей с носа за часовую прогулку по Волге-матушке. Данивапрос! Протягиваю два «стольника»:
— Надеюсь, обойдёмся без приключений, как в Татарии?
Вижу по лицу, что мужик «не въезжает».
— Вы что, телик не смотрите? В Татарии сегодня теплоход затонул. Больше ста погибших.
— А что случилось? Какой теплоход? Нам тут не до телика.
— «Булгария». Вы серьёзно не в курсе?
Кратко излагаю сводку последних новостей. Кэп и два пацана из команды ловят каждое слово, переглядываются. Наконец мужик, став чуть менее улыбчивым, протягивает два билета:
— Проходите, не беспокойтесь. Всё будет в порядке.

Поднимаемся на борт и проходим на корму. Народу не очень много. Люди сидят на лавочках, слоняются по палубе, выглядывают за борт.
Убрали сходни, двигатель прибавил обороты, и кораблик отвалил от пристани. Один из пацанов, стоявших у трапа, метнулся куда-то наверх, и тут…
Из двух громадных колонок, на которые я поначалу не обратил внимания, ударило: «ДЫНЦ-ДЫНЦ-ДЫНЦ…».
БЛЯААААТЬ!!! Я захотел схватить багор и перебить нахуй всю команду!
Мы перешли в переднюю часть, представлявшую собой большое застеклённое помещение. Все окна были открыты, и свежий речной ветерок свободно порхал над палубой. «Мега-дынц» здесь был слышен гораздо меньше, и мы, облегчённо вздохнув, уселись за столик.
Мерно тарахтел дизелёк, мимо проплывали безбожно засраные волжские берега.
Прошло минут пятнадцать.

«Смотри! Смотри!» — закричал кто-то.
«Дай фотик, я это сниму!»
Все начали поворачиваться к левому борту. Я тоже посмотрел. Зрелище было почти апокалиптическое и действительно заслуживало внимания. Из-за Волги быстро надвигалась огромная, в полнеба, тёмная туча, а перед ней по воде шла непроницаемая, свинцово-белая стена дождя. Через пару минут в левый борт ударил первый порыв ветра. Потом, уже гораздо сильнее, ударил второй порыв, и тяжёлый упругий его напор после этого уже не стихал. Кораблик слегка накренился на правый борт. Струи дождя хлестали почти горизонтально. Народ ахнул, и спасаясь от ливня, рванул к правому борту. На столах поползли и начали падать пивные бутылки.
Крен стал заметнее. Люди метались, стараясь укрыться от дождя. С открытой верхней палубы повалил народ, ещё больше усиливая неразбериху.
Лениво-гладкая, тусклая от зноя речная вода, в один миг потемнела и вся покрылась волнами с белыми барашками. Палубу стало заметно встряхивать. Теплоход начал закладывать левый поворот, чтобы стать носом к ветру, что усилило и без того уже неслабый крен на правый борт.
Народ заголосил.
— Оля, Оля! Иди к маме немедленно!
— Саша, Саша! Где Илья?!
Какая-то молодая дородная бабёнка металась среди людей и всем подряд настойчиво доказывала, что теперь экипаж судна обязан вернуть всем нам деньги и выплатить неустойку. С ней никто не спорил, но она не унималась.
Двое истеричных подростков, что-то крича, заскочили в гальюн, но закрыть дверь им не дали: туда же вслед за ними буквально запрыгнули три молодые девахи, после чего дверь заперли изнутри (помню, я ещё удивился, как они смогли там уместиться впятером). Наплевав на дождь, я старался держаться поближе к левому борту, крепко обхватив жену, но мои ноги скользили по мокрой палубе, предательски неся меня в толпу.
Со столов сыпалась и билась посуда, бабы голосили, кричали и матерились мужики, на корме надрывались колонки.
Всё напоминало дурной сон. Я вспомнил разговор у трапа, и меня начал разбирать ржач.
Наконец все, продолжая орать, сгрудились в средней части у правого борта, где за счёт вертикальных глухих конструкций создавалось хоть какое-то укрытие от ливня. И тут кто-то обнаружил дверь в трюм. И вся эта толпа, горланя и напирая друг на друга, полезла в трюм. Я видел эту лестницу. Она установлена почти вертикально, и стоит кому-нибудь споткнуться, как люди, хватаясь друг за друга, начнут валиться вниз с двухметровой высоты, ломая себе руки, ноги и рёбра. Я ужаснулся. Наверное, в этот момент я отвлёкся. Отвлёкся, как мне показалось, всего на пару секунд. Но когда я «включился», то жены рядом не было. Я обшарил глазами толпу. Она была ТАМ!!! Буквально в полуметре от той самой лестницы. Глаза у неё были ошалевшие, она улыбалась и рукой манила меня к себе. Я похолодел. Я почувствовал, как меня буквально накрывает волной бешенства. Захотелось наотмашь, со всей силы влепить ей пощёчину, чтобы сбить с любимого лица эту чужую страшную маску с ошалевшими пустыми глазами и бессмысленной улыбкой.
— Ирка, дура, что ты делаешь?!!!
Я врубился в толпу, схватил жену за руку и матерясь, толкаясь, цепляясь за кого-то и оскальзываясь на мокрой палубе, поволок её к левому борту, впечатал в стену и закрыл собой…

Что, долго рассказываю? С того момента, как была произнесена фраза «Дай фотик, я это сниму!» прошло не более десяти минут. Ещё через пару минут судно выровнялось. А ещё через десять минут дождь и ветер начали стихать, и скоро прекратились совсем. Народ начал потихоньку выползать из трюма на свет Божий, приводя себя в порядок. Двое пацанов из команды и буфетчица быстренько навели марафет, и теплоход направился в обратный путь.
Обычные нормальные люди сидели за столиками и наслаждались свежим воздухом. Обычные нормальные люди…
Я сходил в буфет за пивом, открыл банку и от души сделал несколько больших глотков.