В этот раз опять получилось многословно, но закончить мысль иначе не получилось.
Продолжение воспоминаний моей бабушки.
Первую часть можно прочитать \тут
Так-же хочу исправить ошибку, и отдать должное авторам книги.
Н.А. Лазуко, О.А. Щеткова
Которые записали и опубликовали, эти воспоминания.
Под катом продолжение. Опять одни буквы.
Коллективизация.
Образовалась коммуна «Факел». Теперь это место отдыха летом. В коммуну вошли только бедняцкие хозяйства, остальных не брали.
Зажиточных крестьян раскулачили. На нашей улице была семья Коротовских Михаила Васильевича. У него было три сына, снохи. Постоянных работников он не держал, обходились своими силами, только на страду брал молодых парней из неимущих семей. В 1930 году его выставили из своего дома в маленькую хибарку, что была напротив, а хозяйку этой избушки перевели в его дом. Позднее он рассказывал: «Ночью ни о каком сне и речи не было. Сидим по лавкам, вдруг в стекло стук-стук. Это хозяйка избушки: «Михайло Васильевич, я вам картошки ведро принесла»».
Однажды вечером, когда над деревней опустились сумерки, все 4 высланных семьи посадили на телеги и повезли в Мишкино. На улицу было строго запрещено выходить, чтобы по-христиански проводить в неизведанный путь односельчан с которыми бок о бок жили десятилетиями. Все стояли в своих оградах и в щели заплотов смотрели, как этот траурный поезд прокатился по деревне. Мужчин не было слышно, а женщины заходились в причитаниях. Видано ли в те годы: покидать насиженные места, да ещё насильно? Привезли их на станцию, а там уже стояли товарные вагоны. Погрузили всех, закрыли накрепко и отправили в Мурманск.
Привезли их на необжитые места. Стали строить бараки. Без перегородок. На каждого человека отмеряли по два метра. Немного оглядевшись, глава семейства предложил строить дом для каждого сына. «Леса много, грех не воспользоваться». Обжились и на новом месте. После смерти Сталина им разрешили вернуться домой. Они выбрали Урал. Михаил Васильевич приезжал в свою деревню. Он так сказал: «Я благодарю Сталина, что он сослал меня в Мурман. Мы там каждый день имели куханку (буханку) хлеба, а здесь люди замирали с голода».
В очередной приезд он попросил моего мужа провезти его по его бывшим пашням. На каждой остановке он спускался с ходочка (экипаж со спинкой, ударение на вторую «о»), вставал на колени и плакал, благодаря Бога, что он дал возможность побывать на родной земле. Говорил: «Вот сейчас нас надо раскулачивать, так как в каждой семье машина, мотоцикл, богатая мебель о которой мы и не слыхивали. А тогда имели 4 лошади, 3 коровы, да трубки холста».
В деревне было создано коллективное хозяйство (колхоз) «Восход». Большинство хозяев вступили в него, обобщив скот, инвентарь, простейшие сельхозмашины, но не все. Единоличников стали притеснять дополнительными налогами, облагали «твёрдым планом». Вскоре было образовано товарищество по обработке земли (ТОЗ), преобразованное позднее в колхоз «Красный Уралец». В него вступили остальные жители деревни.
Для пожилых людей это было трудно приемлемо, а молодёжь приняла это легче. Общий труд в бригаде, общение с ровесниками, посещение по вечерам избы-читальни, клуба. Появилось кино.
Плохо было то, что у колхозников были обременительные налоги. Молока надо было сдать государству сначала 180 л, и цифра эта с каждым годом увеличивалась: 240, 280, 320, 400 и 420 л. Есть или нет у хозяина куры, а 100 штук яиц сдай, мясо, шерсть овечью. Людям приходилось покупать и сдавать государству. Собирали перо птицы. Сдавали перины, подушки. Зерно выращивали, а на трудодни получали совсем мало.
Несмотря на все трудности, в летнее время с работы ехали с песнями. В праздники компенсировали трудовые будни гулянием, весельем. На другой день – никаких опохмелок, вставали и на работу. В деревне был один выпивоха – Осип Михайлович, но он и жил бобылём.
Был у нас в деревне гармонист Сергей Кузнецов. Жил он за рекой. В праздничное утро он приходил на нашу улицу. Шёл, тихонько наигрывая на гармони. Доходил до Горнова края, возвращался, а девчата разодетые, нарядные выходили из своих оград, присоединялись и начиналась традиционная игра «Через человека».
Суть игры. Становились в шеренгу. Крайний шёл, выбирая себе в пару через человека от себя. Так шли по слани (дамба, насыпное возвышение на топи) до моста. А там начиналось веселье: частушки, пляски, хоровод, проголосные песни.
В войну эта традиция сохранялась. Только плясать приходилось босиком, поэтому на другой день ноги болели: оттаптывали.
В 30-ые годы легла ещё одна нагрузка на колхозников – заготовка леса. Каждую осень, по окончании уборочных работ, колхоз получал разнарядку на поставку рабочей силы на лесозаготовки в Ашинский леспромхоз на Урале. В народе его называли «Аша – балаша». В основном на эти работы направляли одиноких женщин и девчат. Голодные, разутые, раздетые они отправлялись на Урал на всю зиму. Видимо, считали роскошью зимний отдых от летнего изнурительного труда. Девки спешно находили, иногда и не очень удачную партию, и срочно выходили замуж. Другие сбегали в город, так как официально человек не мог покинуть деревню, паспортов не давали.
В 1932 году в Мишкино начали строить здание райкома партии. Потребовались плотники, столяры. Отец мой собрал бригаду плотников, и они отправились на заработки. Нас с мачехой он взял с собой. С трудом перевёз и моих сестёр старших, устроив их домработницами у работников райкома. По окончании строительства члены бригады не вернулись в деревню.
В 1928 году старший брат вернулся со срочной службы и начал работать продавцом в деревенской лавке. Позднее его перевели в Мишкино продавцом закрытого распределителя-магазина для работников райкома и райисполкома. Я заходила иногда к брату, и перед глазами открывалось изобилие продуктов, каких я даже и не знала.
А простой народ в это время голодал.
По воспоминаниям старожилов, каждый первый год нового десятилетия был голодным 1901, 1911, 1921, 1931, а в 1941 – война.
Когда я пошла в первый класс, уже голодали. Ели травяной хлеб – травянушки. Муку подсыпали в квашню, чтобы только связать траву, чтобы травянушки не развалились. В употребление шло всё: конотопка, конский щавель, картофельные очистки. И картошки-то не было столько, сколько сейчас.
За столом во время обеда только и слышно было: «Хлеба поменьше откусывай, побольше картошки!». Молоко было сдано, а нам оставался только обрат (на сепараторе отгоняли сливки, а нам возвращали обезжиренное молоко). О пельменях, блинах – не могло быть и речи!
О военных годах в колхозе.
Тут я хочу сказать вот о чём.
Моей племяннице Жене (Евгении Михайловне Тимофеевой) было 13 лет, когда началась война. На этом кончилось её образование и детство.
Её назначили заведовать яслями. Она это время вспоминает так: «Хлеба, продуктов из колхоза не давали. Дети, приходя утром, приносили обед: картовная селянка (толчёная картошка с молоком, запечённая в печке), парёнки (свекла, брюква, морковь, пареная в свободном пару в печке), картошка в мундирах. Во время обеда дети раскладывали свой провиант и ели, а у кого нечего было принести, вставали к стенке и ждали. Кто молча сносил это искушение, а другие кричали и плакали.
Ребятишки пообедают, встают из-за стола, а от стенки, как воробьи, бросаются голодные ребятишки под стол и дочиста собирают крошки.
Когда просили председателя колхоза выделять хоть немного хлеба детям, отвечала: «В страду берите большеньких и идите собирать колоски в поле, варите кашу и кормите».
Так и делали.
Зимой отапливать ясли нечем. Так брала наша Женя ребятишек себе домой, усаживала на печку и они там мирно играли до вечера, пока матери не придут с работы. И что интересно – они не ссорились между собой.
Одна из матерей Варвара Яковлевна рассказывала: «Бригадир разрешил остаться дома обмыть, обстирать детей, а их было пятеро. Выходных, как таковых, не было. Она оставила своего ребёнка дома, так он весь день ревел: «Веди меня к Сане на печь!» (Саня — это мать Жени, заведующей – Александра Степановна Коротовских).
И холодно, и голодно, но в коллективе веселей.
Заём.
С работающего на производстве вычитывали из месячной зарплаты каждый месяц понемногу. А где было колхознику взять 300 рублей? Зарплату не давали, а заём надо было отдать деньгами. Сколько женщины пролили по этому поводу слёз! Мужья на фронте, а они и за себя и за детей в ответе.
За неуплату этого злополучного займа, чуть не сутками держали в сельсовете.
Снохе нашей, а она осталась с шестью девками, тятя помогал оплачивать налоги и заём. Так всю войну и после войны он поддерживал их. А у кого не было, кто бы помог?